«Будьте осторожны, ее отец — враг народа» Детей репрессированной элиты СССР ждали детдома и лагеря. Как они выживали?
Содержание
ToggleРепрессии конца 1930-х и начала 1950-х годов затронули не только простых людей, но и представителей советской элиты — крупных партийцев, наркомов, видных военачальников. Участь этих людей часто делили их жены и дети. Власти считали, что члены семей VIP-персон точно посвящены во все коварные планы «изменников Родины». Сыновей и дочерей передавали в специальные детдома, но могли отправить и в исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ) — если молодой человек не скрывал своих антисоветских убеждений, а к тому же позволял возраст. Одни дети высокопоставленных врагов народа смогли справиться со всеми испытаниями, других система сломала, и они трагически закончили свои дни. «Лента.ру» — о судьбах детей репрессированной элиты СССР.
***
После ареста своего могучего отца 28-летний инженер-конструктор Серго Берия вместе с семьей был заперт на одной из госдач в Подмосковье. Его самого, супругу и детей полностью изолировали от внешнего мира, выставив по периметру вооруженную охрану. Около полутора месяцев Берия-младший находился в полном неведении насчет судьбы своего родителя. Не имел он ни малейшего представления и о собственном будущем. Наконец ему объявили об аресте и доставили в «Лефортово». Если верить сыну Лаврентия Берии, свою тюремную эпопею он начал с драки с конвоирами. Те церемониться не стали, избили его и связали. Причину внезапной опалы объявили лишь несколько дней спустя.
«Вы привлекаетесь по делу контрреволюционного заговора, направленного на свержение советского строя и восстановление капитализма», — сказали Берии.
Так молодой ракетчик стал узником системы, во многом выстроенной его же отцом. Серго лишили ученых степеней кандидата и доктора физико-математических наук, а диссертацию признали плагиатом. Впрочем, в отличие от многих других детей репрессированных родителей, ему разрешили продолжить в неволе научную работу. Пришлось только взять девичью фамилию матери Гегечкори.
«Женщины не знали о судьбе своих детей»
Репрессии 1930-х затронули все слои населения СССР. Обвинения в контрреволюционной и террористической деятельности, шпионаже и вредительстве предъявлялись как малограмотным крестьянам, которые даже не могли повторить формулировку своего обвинения, так и первым лицам партии, государства и армии. Угроза репрессий в то зловещее время нависла и над «бывшими людьми» (представителями разжалованных после революции сословий), и над старыми большевиками. Перед «черным воронком» были равны и пионеры, и пенсионеры. Как правило, карательные меры распространялись на всех членов семьи врага народа. Жены часто разделяли участь мужей, дети оставались сиротами и помещались в спецучреждения. Все это негативно сказывалось на психике, в школах этих ребят жестоко травили сверстники. Отца Людмилы Петровой из Ленинграда, рабочего на заводе «Арсенал», арестовали промозглой осенней ночью 1937-го. Квартиру перевернули вверх дном, учинив обыск с собакой. На следующий день Людмила пошла в школу.
«Перед всем классом учительница объявила: «Дети, будьте осторожны с Люсей Петровой, отец ее — враг народа», — вспоминала она. — Я взяла сумку, ушла из школы, пришла домой и сказала маме, что больше в школу ходить не буду».
Вскоре арестовали и мать девочки, а ее саму вместе с братом забрали в детский приемник.
Считалось, что члены семьи изменника Родины были в курсе деятельности главы семьи. В соответствии с этим приказом жены подлежали аресту. Особое совещание НКВД приговаривало женщин к пяти или восьми годам лишения свободы без какого-либо вызова их на суд. С этой целью в исправительно-трудовых лагерях создавались специальные отделения для жен изменников Родины. Там был более жесткий режим содержания, запрещалась переписка и получение посылок. Вплоть до 1939 года женщины даже не знали о судьбе своих детей»
Татьяна Полянская старший научный сотрудник Государственного музея истории ГУЛАГа
Населенные пункты ощетинились детприемниками, пребывание в которых могло растянуться от пары дней до нескольких месяцев. Там детей стригли наголо, как зэков, брали отпечатки пальцев, присваивали номер. Затем их распределяли по детским домам. Братья и сестры практически не имели шансов остаться вместе, их разлучали и отправляли в разные учреждения. Создавались специальные дома для детей врагов народа, но дети могли попасть и в обычный детдом. Положение их было крайне тяжелым, о чем свидетельствуют воспоминания. Как поясняет Полянская, внезапная потеря родителей и переезд в детдом становились глубоким потрясением для воспитанных домашних детей из благополучных семей. Их судьба во многом зависела от отношения к ним воспитателей. Кто-то допускал сочувствие к ним, другие специально обращались жестоко.
«Если ребенок старше 15 лет проявлял какие-то антисоветские настроения, высказывания, он мог быть арестован и приговорен к пяти годам за антисоветскую агитацию и пропаганду, — продолжает эксперт «Ленты.ру». — Так поступили, например, с [сыном видного военачальника, фигурантом «дела Тухачевского»] Петром Якиром, который попал в трудовую колонию для несовершеннолетних. По достижении 16-летия вопрос с каждым решался индивидуально. Ребенка могли выпустить либо перевести уже в ИТЛ».
Якир стал диссидентом и очень критически относился к советской власти. Подобный настрой, однако, не принял среди детей VIP-репрессированных массовый характер. Эта молодежь была воспитана в любви к своей стране и партии, большинство считало, что в отношении их родителей была допущена персональная ошибка. Во всем обвиняли сталинское руководство, но не советскую власть
Начальника управления связи Хабаровского края Оскара Лейкина арестовали в том же 1937-м. Чуть позже пришли и за его супругой Полиной Акивис, которую приговорили к восьми годам лагерей.
Меня поместили в детприемник в Хабаровске, где мы, дети репрессированных, содержались вместе с малолетними преступниками. На всю жизнь мне запомнился день нашей отправки. Детей разделили на группы. Маленькие брат с сестрой, попав в разные места, отчаянно плакали, вцепившись друг в друга. Просили их не разъединять все дети. Но ни просьбы, ни горький плач не помогли… Нас посадили в товарные вагоны и повезли. Так я попала в детдом под Красноярском
Анна Раменская дочь начальника управления связи Хабаровского края Оскара Лейкина
Неля Симонова родилась в 1939 году прямо в лагере, затем ее передали в детдом для политзаключенных, устроенный рядом с зоной. Там жили дети от грудничков до школьников. По свидетельству Симоновой, условия проживания были тяжелые, кормили плохо — поэтому приходилось лазить по помойкам и собирать в лесу ягоды. Над детьми издевались и били, заставляли долго стоять в углу на коленях. За редким исключением не имели никаких послаблений и дети советской элиты.
«Представители партийно-государственной элиты в годы Большого террора проходили через суд Военной коллегии Верховного суда СССР, — уточняет Полянская. — Она выносила приговоры по так называемым расстрельным спискам. Эти списки готовились на местах, туда входили люди, подлежащие репрессированию по первой и второй категориям. Дальше списки поступали в Москву, в НКВД к Ежову, который затем отправлял их в Политбюро, члены которого и подписывали эти списки. Сегодня известно о 383 таких списках, в которых значатся более 47 тысяч человек».
Тех, кто проходил через Военную коллегию, как правило, обвиняли в измене Родине (статья 58-1 УК РСФСР).
На московских процессах 1936-1938 годов сложил свои головы почти весь цвет партии. Сиротами остались дети наркомов и секретарей обкомов, большевиков с дореволюционным стажем, ближайших соратников Ленина. Двое сыновей-летчиков Льва Каменева от первого брака (с сестрой Льва Троцкого) были расстреляны, а малолетнего сына от второй жены Татьяны Глебовой отправили в детский дом, впоследствии репрессировали. Надо ли говорить, что обе женщины тоже получили высшую меру. Та же участь постигла и взрослого сына Григория Зиновьева.
В дороге им соврали, что везут к матерям. Однако по прибытии первым же делом объявили, что своих матерей они здесь не увидят: жен военачальников арестовали и приговорили к высшей мере вслед за мужьями
«Труднее всего в детдоме жилось первый год, — вспоминала Мира Уборевич в письмах к своей подруге Елене Булгаковой, вдове знаменитого писателя. — Меня очень обижали мальчики. Когда мы приехали, мне посыпались от этих лихих кавалеров записки, а потом начались преследования. Очень я их боялась. Девочки тоже были странные. В шестом классе заводили себе альбомы со стихами, сердцами, пронзенными стрелами, наигрывали на гитаре и переписывались с мальчишками. А главное, воровали у нас все и, если не могли спрятать, бросали в уборную». По свидетельству дочери командарма, который прославился в Гражданскую войну, более всего ей досаждали дети раскулаченных, чьи родители сгинули на лесозаготовках или от голода. 20 мая 1938 года дети казненных военачальников засветились в приказе Ежова «Об устранении ненормальностей в содержании детей репрессированных родителей», который составил заместитель наркома Михаил Фриновский. Среди прочего в документе отмечалось, что Тухачевская, Гамарник, Уборевич «высказывают контрреволюционные пораженческие и террористические настроения». Более того, утверждалось, что дети военных вступили в комсомол для прикрытия своей враждебной деятельности, а на самом деле готовят теракты против вождей партии и правительства с целью отомстить за своих родителей. В качестве мер защиты руководства СССР Ежов приказывал «устранить привилегированное положение, созданное в некоторых домах для детей репрессированных родителей в сравнении с остальными детьми». Нарком также требовал наладить агентурную сеть, вскрывать и пресекать «всякие антисоветские намерения».
Я постоянно сидела на подоконнике, смотрела на дорогу и ждала, что кто-нибудь за мной все-таки приедет. Я не могла понять, что меня бросили и ни мамы, ни папы у меня уже не будет
Наталья Хаютина дочь наркома НКВД Николая Ежова
От воспитателей и других взрослых ей не раз приходилось выслушивать упреки: «Какие корни — такие и отростки», «Яблоко от яблони недалеко падает», и так далее. Наталья Ежова под фамилией Хаютина провела в Пензенском детдоме №1 более десяти лет. В 1958-м она окончила музучилище по классу баяна и по распределению попала в Магаданскую область, где и осталась. На протяжении десятилетий Хаютина пыталась добиться реабилитации отца (а сама была реабилитирована только в 2008 году). Ее не стало в 2016-м.
Дети продолжали страдать за своих родителей и после войны. Не застрахован был ни сын колхозника, ни дочь руководителя целого города. Периодически вскрывались ужасные факты. Так, в начале 1946 года в НКВД узнали, что не все ребята доезжали до детских домов — сопровождающие бросали их в пути следования и составляли фиктивные документы, присваивая деньги и продовольственные карточки. Где-то в общей могиле на кладбище «Левашовская пустошь» в Питере покоится прах первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Петра Попкова. В числе группы других влиятельных товарищей он, как считается, в 1950-м пал жертвой тандема Маленков — Берия. Тогда же супругу Попкова сослали в Воркуту, а сына направили в детский дом под Ярославлем. В 1954-м функционера полностью реабилитировали, а приговор признали сфабрикованным.
Это был детдом для одаренных детей, которых отбирала специальная комиссия в разъездах по Узбекистану и соседним республикам. Подружились мы потому, что он был чрезвычайно скромен, добр и не выдрыга. Одет всегда, даже в старших классах, был бедно и в одежду, из которой явно вырос
Арустан Жолдасов друг Владимир Меркулова, сына главы НКГБ-МГБ Всеволода Меркулова
По признанию Жолдасова, его друг испытывал проблемы со здоровьем и несколько раз побывал в психиатрических больницах, откуда выходил «совершенно не похожим на себя, обычно очень веселым и жизнерадостным». Собеседник «Ленты.ру» предполагает, что психическое состояние могло быть связано с поисками сведений об отце и попытками его реабилитации.
«Я нашел одноклассницу Татьяны, — говорит Жолдасов. — Она утверждает, что Татьяна и Володя очень отличались от других детей своими манерами в поведении, в еде, в воспитании, сдержанностью. Так же аристократично выглядела их бабушка Марья Ивановна, которая и привела их в детдом».
При этом отношение к Всеволоду Меркулову у него двоякое: с одной стороны, Жолдасов называет его судьбу типичной для «одной из ключевых фигур спецслужб тоталитарного государства», с другой, считает, что на нем лежит «отсвет трагической судьбы сына».
«К детям репрессированной элиты даже было повышенное внимание, — заключает Полянская. — Интеллигенция относилась к ним с восхищением. Их жизнь уже не стала такой, какой была до ареста, но она была вполне приемлемой. Известно, что детям репрессированных военачальников очень сильно помогал Микоян».
По закону о реабилитации от 18 октября 1990 года дети репрессированных родителей считались пострадавшими от репрессий и получали соответствующий документ.