«Фортуна повернулась к ним лицом» 30 лет назад появились «новые русские». Как люди в малиновых пиджаках изменили Россию?
Содержание
Toggle«90-е были временем быстрых денег, и они смогли их получить»
Георгий Бовт, политолог, в 1992 году — журналист «Коммерсанта»:
Появление термина в значительной степени было случайным — его придумали ради прикола. Была попытка дать ему научное обоснование, но все это казалось натянутым. Образование и изысканные манеры в начале 1990-х не являлись обязательными качествами так называемых новых русских.
Более точное определение данного социологического слоя — это те люди, которые сумели вскочить в вагон новой экономики и как-то устроиться. Во многом это происходило случайно: кто-то просто оказался в нужное время в нужном месте (например, в управлении завода), и фортуна повернулась к ним лицом
Продукция первого кооперативного движения была довольно причудливой. После советской серости хотелось одеться во что-то яркое. Это стало карикатурным из-за того, что советское общество не перестроилось и правящая элита не была этим никак озабочена
Это было глубоко патерналистское общество, взращенное коммунистической идеологией, которое считало, что если капитализм наступит, всем сразу станет хорошо. И для этого не надо ни работать, ни платить. Предпринимательский класс не пользовался в таком обществе уважением. Не зря об этом классе написали в газете «Коммерсантъ»: среди глубинного народа термин «коммерсант» был скорее презрительным, как и «торговец», «спекулянт». Совершенно иная ситуация складывалась в конце XIX века, когда тогдашние новые русские — предприниматели, купцы — имели репутацию уважаемых людей. Экономика в 1990-е была дикой, многие вопросы решались с помощью бандитов. Но так было и в Америке во второй половине XIX века: в период первоначального накопления капитала криминал участвует в процессе во всех странах. И Россия не была исключением. [Наше] общество не уважало этих предпринимателей и до сих пор не уважает. Государство этим пользовалось и спекулировало на этом, все время гнобило коммерсантов. Никакой идеологии, которая воспитывала бы в массах уважение к тем, кто создает добавленную стоимость, не было.
Боялись ли иностранцы иметь дело с новыми русскими? Это было время надежд, когда Запад тянулся к нам, а мы — к нему. Новых русских принимали довольно охотно, стремились заключать с ними сделки. Ждали не с распростертыми объятиями, конечно, но Запад верил, что у нас растет предпринимательский класс, что появится средний класс — и мы станем нормальной страной. Страшно сказать, но чехи в ту пору давали [россиянам] вид на жительство. Можно было открыть счета [в банках западных стран], создать бизнес. Наших тогда всячески привечали. В первой половине 1990-х отношение было крайне благожелательное. Потом уже [на Западе] начали немножко разбираться, что вот — появилась русская мафия, бандиты. Но это случилось не сразу. Во время чеченской войны в Европу хлынули беженцы, а вместе с ними пришли и мафиозные структуры. А в России развитие капитализма пошло по государственному пути. Еще со времен залоговых аукционов крупный капитал был сращен множеством коррупционных схем с государством. Эта тенденция потом получила большое развитие. Новые русские должны были стать массовым и преуспевающим классом. В реальности же в нашем обществе произошло колоссальное расслоение на небольшую прослойку очень богатых людей, ничтожный по размерам средний класс и огромное количество бедных. Высокая популярность сериалов, воспевающих новых русских и криминал, с точки зрения утверждения новой идеологии и уважения к предпринимательскому классу сыграла крайне гнусную роль. Это была подлая пропаганда, которая принесла свои плоды в виде роста иждивенчества одновременно с ростом популярности бандитских настроений.
Не было снято ни одного фильма, где бы уважительно рассказывалось о предпринимателях. Эти фильмы фактически паразитировали на низменных настроениях гопоты, ненавидевшей коммерсантов по той причине, что они богатые, а я — бедный. Рассуждали примерно так: «Я работать не хочу, а он, сука такая, заработал миллионы и не хочет со мной делиться»
Кадр: фильм «Брат» / Кадр: фильм «Бумер» Актер Максим Коновалов в роли Киллы в фильме «Бумер»
Вся рыночная экономика, в остаточном виде существующая в нашей стране, была создана в 1990-е. Уже потом все это подвергалось регулированию, совершенствованию, часто — в лучшую сторону. На мой взгляд, если бы не было 1990-х, то у нас сейчас не было бы и никакой рыночной экономики. Скорее всего, был бы социализм наподобие ГДР. Безусловно, новые русские оставили след в истории нашей страны. Этим следом мы сейчас пользуемся.
«Их могилы можно сравнить с усыпальницами египетских фараонов»
Андрей Тимин, в начале 1990-х ушел из НИИ торговать на рынке в «Лужниках»:
Я себе новых русских представляю так: деловые люди, связанные с криминалом. Этот термин носит какой-то негативный оттенок. Видимо, неспроста, поскольку он ассоциируется с людьми, которые ловко нахватали (не обязательно криминальным путем) и повернули ситуацию в стране в свою пользу. В моем понимании у основной массы этих людей не было ничего, кроме предпринимательской жилки. Их успех основан на умении делать деньги из чего угодно, причем в 1990-е нередко — из народного несчастья. Поэтому в народном толковании новый русский — отрицательный персонаж. На волне почему-то выплыли совершенно необразованные и жадные люди. В какой-то период в общественном сознании закрепилась мысль: если ты не умеешь делать деньги — значит, ты дурак. А если умный, то должен быть богатым.
К кормушке присосалось много бывших комсомольцев. В основном новыми русскими стали те, кому при советской власти не давали заниматься предпринимательской деятельностью. Деятельность эта, конечно, была дикой, но новые русские давали рабочие места, кормили людей. То есть и польза от них была
Почему у разбитого корыта оказались многие научные сотрудники? Они работали больше за идею, занимались любимым делом — наукой, поскольку и в лучшие времена их зарплаты были невысокими и позволяли разве что не умереть с голоду. Я, например, будучи старшим лаборантом, получал 110 рублей до вычета. Помню, что когда отпустили цены, моей зарплаты не стало хватать вообще ни на что. Ушел работать в коммерческую структуру и зарабатывал 300-400 рублей. Это уже позволяло как-то существовать.
Могилы новых русских на наших кладбищах мы часто узнаем по роскошным надгробиям. Осознавая опасность выбранного стиля жизни, они стремились реализовать все желания здесь и сейчас, нахапать и погулять. А их могилы можно сравнить с усыпальницами египетских фараонов, которым для комфорта в загробном мире укладывали туда слуг, животных, оружие
Леонид Максименков, историк-архивист:
Если бы на словосочетания существовало авторское право, то на «новых русских» его бы, безусловно, мог запатентовать Хедрик Смит — американский журналист, работавший когда-то шефом московского корпункта New York Times. 7 ноября 1990 года вышла в свет его книга New Russians. А до того, в 1974-м, он опубликовал свою книгу Russians, где сделал неутешительный вывод о нереформируемости советской системы прежде всего из-за человеческого фактора. Дескать, русские (по сути дела, советские, то есть граждане СССР) были не способны меняться и никогда не станут капиталистами, ибо главная черта их характера — зависть. Но десять лет спустя перестройка заставила Смита призадуматься, а затем полностью пересмотреть свое убеждение. В его понимании новые русские были передовыми людьми Советской России, способными изменить систему и возродить капитализм на одной шестой земного шара. Уже из оглавления книги понятно, что новыми русскими были сторонники и энтузиасты перестройки не только в России, но и в Прибалтике, и в Средней Азии. Эта книга добралась до самой России, когда СССР уже, увы, распался, а мировой лагерь социализма превратился в груду мусора. Когда в 1992 году сначала журнал «Огонек», а затем и газета «Коммерсантъ» ввели понятие «новый русский» в оборот и массовое обращение, в него у нас стали вкладывать другой смысл, скорее, отрицательный и уничижительный. Появился отвратительный образ «прораба» русского капитализма — так называемого нового русского. Если запросить поисковик в интернете, то он выдаст стереотипный портрет нового русского. Прежде всего это — мужчина. Почему-то на «новую русскую» (женщину) поисковик не реагирует. Это персонаж славянской наружности, 30-40 лет от роду. Стрижка полубокс. Малиновый пиджак, массивная позолоченная или золотая цепь на бычьей шее, черная майка, борсетка. В облике чувствовалось спортивное прошлое. Разъезжает на шестисотом «мерседесе». Расплачивается долларами. В словаре изобиловали жаргонные слова «типа», «в натуре», «конкретно», «по-любому», которые с тех пор вошли в общенародный словарь русского языка и стали едва ли не самыми частыми по употреблению. Классический образ нового русского в кино создал Никита Михалков в своей роли Михалыча в фильме Алексея Балабанова «Жмурки». Понятно, что показанный образ — карикатура. Ради чего? Для прикрытия реальных, а не ряженых новых русских. Легендирование для массового сознания таких хозяев жизни уводило удар от других людей, которые если и не стали правящим политическим классом, то движущей экономической силой новой России — точно. Они-то имели мало общего с образом громилы с атлетической фигурой, одетого в малиновый пиджак.
Народный гнев пал на их самых безобидных представителей — стиляг. Ведь для того, чтобы одеваться и отдыхать в коктейль-баре, нужны деньги. Тогда в Москве и Ленинграде, Прибалтике и Одессе появились валютчики. В другую эпоху они стали бы олигархами, но, опередив время на 30 лет, погибли
Придерживаться закона и не уклоняться в криминал в бизнесе 1990-х было нереально. В течение 75 лет поколения советских людей сурово воспитывали на том, что бизнес — это грязь и преступление, и вдруг при Горбачеве оказалось, что частное предпринимательство, совместные предприятия (с иностранцами) и свободно конвертируемая валюта — спасение государства и нации. При этом драконовские ограничения не отменялись, а некоторые ужесточались
Власть сама металась из одной крайности в другую. Горбачевская перестройка — это набор противоречивых кампаний и лозунгов. Например, нужно развивать рынок, для этого укреплять плановую дисциплину и роль государственного заказа. Нужно строить многопартийность, а для этого усилить руководящую роль коммунистической партии. Эти шараханья разрушили многонациональное советское государство.
Новые русские за границей принадлежат к четвертой волне, которая напоминала наводнение и ураган. Люди без комплексов и моральных угрызений, идеологических догм и религиозно-националистических предрассудков, они приезжали с большими деньгами, с действующими и продлеваемыми загранпаспортами граждан РФ, оставляя в неприкосновенности собственность в России, без проблем пересекая страны и континенты, постоянно приезжая на Родину и уезжая за границу. Отсюда их беспрецедентная в истории России да и в мировой практике эмиграции уверенность в сегодняшнем и завтрашнем дне и ощущение себя хозяевами жизни
Помню, как в начале 1990-х появились новые русские в Канаде. Многие без разговоров покупали особняки за три миллиона долларов, когда их продажная стоимость не дотягивала и до одного. Оплачивали наличными. Соседи, конечно, тихо радовались: цена их фазенд также автоматически поднималась. А вот стоявшие в очереди на «улучшение жилищных условий» работяги с долгами в банках и на кредитных картах тихо роптали. Десятилетиями копили и недоедали, а тут «понаехали всякие», и цены взлетели до небес. Разумеется, наши состоявшиеся соотечественники были не одиноки в таком поведении. В опустошении магазинов duty-free в аэропортах их конкурентами были китайские товарищи, капиталисты из школы Дэн Сяопина и Компартии Китая. Новые русские не просто оставили след [в истории развития коммерческих отношений в новой России], они создали ту экономику, которая возродилась на руинах советского планового народного хозяйства, пережила дефолт 1998 года, выстояла во всемирный кризис 2008-го и неплохо функционирует сегодня, к искреннему удивлению всевозможных западных фондов, консультантов, биржевых гуру, правительств «семерки» и Брюсселя. В условиях гигантских и беспрецедентных санкций она доказала свою жизнеспособность. Сегодня на кладбищах мы видим целые секции могил братков с типовыми плитами и портретными образами конкретных пацанов с сигаретами в уголках губ. Но эти щепки, которые летят при рубке леса, — мировое явление. Могилы наркобаронов в Мексике выглядят куда более впечатляюще. Там хоронят вместе с золотыми лимузинами, замурованными в фундаменты кладбищенских замков. Главный вопрос феномена новых русских кроется в решении вечной проблемы русской политической культуры. Ведь у нас власть и богатство редко передаются по наследству. Вспомним царей, императоров и их фаворитов. Вспомним детей Сталина, Хрущева, Брежнева, Андропова, не говоря уже о судьбах всесильных Ежова, Берии, Абакумова, да и Щелокова с Пуго. В этой непередаваемости власти по наследству — непобедимая сила тысячелетней политической системы России.
Именно поэтому она уникальна. Каждое поколение создает звездные карьеры заново. Вопрос сегодня в том, какими станут новейшие русские и когда они заступят на бесперебойную вахту
Мэган Виртанен, историк моды:
Кинематографический собирательный образ нового русского, конечно же, несколько утрирован, но в целом не слишком далеко ушел от правды. Малиновые пиджаки действительно мелькали на улицах, став, наравне с массивной золотой цепью, одним из признаков тех, кто считал себя хозяевами жизни. Считается, что эти пиджаки вошли в моду благодаря дизайнеру Джанни Версаче, а вернее, своего рода культу бренда Versace и некоторых других итальянских дизайнеров, который захлестнул страну в 1990-е.
Стоит учесть и символическую взаимосвязь пурпурного цвета с идеей власти и богатства, разумеется, воспроизводимую бессознательно
Далеко не всегда это были настоящие изделия Versace, благо подпольные цеха отшивали подделки тысячами экземпляров, так что малиновый блейзер смогли позволить себе и «миллионеры победнее», хотя такая одежда все равно оставалась претензией на статус и этой претензии нужно было соответствовать. Впрочем, намного более распространенной одеждой, своего рода повседневной униформой, был все же спортивный костюм, желательно Adidas, и кожаная куртка с модными широкими плечами.
«Этот Mercedes прозвали кабаном»
Денис Орлов, автоэксперт:
«Шестисотый» в 1990-е был самым дорогим Mercedes. Наверное, поэтому он и стал непременным атрибутом нового русского. Тем более именно «шестисотых» было не так много. У завода Mercedes Benz эта серия называлась W140, она оснащалась разными типами двигателей. Цифра 600 на крышке багажника обозначала округленный до нулей литраж двигателя — почти шесть литров. У автомобиля 12-цилиндровый двигатель мощностью почти 400 лошадиных сил. В этом же модельном ряду была модель S500. То есть Mercedes можно было бы назвать и «пятисотым». Это 300 лошадиных сил. Такой Mercedes был более распространен. А Mercedes S300, скажем, по меркам людей с понятиями была совсем не пацанской машиной. Его называли «трехсотым», что не очень солидно. Образ новых русских в народном представлении таков, что «запорожец» мог врезаться только в шестисотый Mercedes. В тех кругах, о которых мы говорим, этот Mercedes прозвали кабаном.
«Шестисотый» был у Ельцина, Березовского, у патриарха Алексия II. Новые русские равнялись на власть, тем более машина эта очень дорогая. Не исключаю, что существовал ранжир, и далеко не каждому могли позволить приобрести «шестисотый». Многое значили и номерные знаки, по ним считывалось положение человека в той или иной касте